Лишены прозорливости не те люди, которые не достигают цели, а те, которые прошли мимо нее.

Нам почти всегда скучно с теми людьми, с которыми не полагается скучать.

Очарование новизны в любви подобно цветению фруктовых деревьев: оно быстро тускнеет и больше никогда не возвращается.

Человек истинно достойный может быть влюблен как безумец, но не как глупец.
Слава, уже приобретенная нами, – залог той славы, которую мы рассчитываем приобрести.

На свете мало порядочных женщин, которым не опостылела бы их добродетель.

Люди злословят обычно не столько из желания навредить, сколько из тщеславия.

Пока угасающая страсть все еще волнует наше сердце, оно более склонно к новой любви, чем впоследствии, когда наступает полное исцеление.

Те, кому довелось пережить большие страсти, потом всю жизнь и радуются своему исцелению и горюют о нем.

Люди не завистливые встречаются еще реже, чем бескорыстные.

В свете иной раз высоко ценят людей, все достоинства которых сводятся к порокам, приятным в повседневной жизни.

Как ни редко встречается настоящая любовь, настоящая дружба встречается еще реже.

Мало на свете женщин, достоинства которых пережили бы их красоту.

Желание вызвать жалость или восхищение – вот что нередко составляет основу нашей откровенности.

Тот, кого разлюбили, обычно сам виноват, что вовремя этого не заметил.
Юношам часто кажется, что они естественны, тогда как на самом деле они просто невоспитанны и грубы.

Можно дать другому разумный совет, но нельзя научить его разумному поведению.
Наша зависть всегда долговечнее чужого счастья, которому мы завидуем.
Все, что перестает удаваться, перестает и привлекать.

Как все предметы лучше всего видны на свету, так наши добродетели и пороки отчетливее всего выступают в лучах удачи.

Если тщеславие и не повергает в прах все наши добродетели, то, во всяком случае, оно их колеблет.

Мы потому так нетерпимы к чужому тщеславию, что оно уязвляет наше собственное.
Легче пренебречь выгодой, чем отказаться от прихоти.

Судьбу считают слепой главным образом те, кому она не дарует удачи.

Мещанские замашки порою скрадываются в кругу военных, но они всегда заметны при дворе.

Можно перехитрить кого-то одного, но нельзя перехитрить всех на свете.

Насколько преступление легче находит себе покровителей, нежели невинность!

Все бурные страсти не к лицу женщинам, но менее других им не к лицу любовь.

Тщеславие чаще заставляет нас идти против наших склонностей, чем разум.
Порою из дурных качеств складываются великие таланты.

Мы никогда не стремимся страстно к тому, к чему стремимся только разумом.
Мы иногда теряем людей, о которых не столько жалеем, сколько печалимся;
однако бывает и так, что мы нисколько не печалимся, хотя и жалеем об утрате.

Чистосердечной похвалой мы обычно награждаем лишь тех, кто нами восхищается.

Люди мелкого ума чувствительны к мелким обидам; люди большого ума все замечают и ни на что не обижаются.

Мельчайшую неверность в отношении нас мы судим куда суровее, чем самую коварную измену в отношении других.

Ревность всегда рождается вместе с любовью, но не всегда вместе с нею умирает.
Как бы мало мы ни доверяли нашим собеседникам, нам все же кажется, что с нами они искреннее, чем с кем бы то ни было.

Почти все порядочные женщины – это нетронутые сокровища, которые потому и в неприкосновенности, что их никто не ищет.

Усилия, которые мы прилагаем, чтобы не влюбиться, порою причиняют нам больше мучений, чем жестокость тех, в кого мы уже влюбились.

Счастье любви заключается в том, чтобы любить; люди счастливее, когда сами испытывают страсть, чем когда ее внушают.

Существует такая степень счастья и горя, которая выходит за пределы нашей способности чувствовать.

Все наши качества, дурные, равно как и хорошие, неопределенны и сомнительны, и почти всегда они зависят от милости случая.

Когда женщина влюбляется впервые, она любит своего любовника; в дальнейшем она любит уже только любовь.

Упрямство рождено ограниченностью нашего ума: мы неохотно верим тому, что выходит за пределы нашего кругозора.

Мы потому возмущаемся людьми, которые с нами лукавят, что они считают себя умнее нас.

Когда люди уже не любят друг друга, им трудно найти повод для того, чтобы разойтись
.
У всякого чувства есть свойственные лишь ему одному жесты, интонации и
мимика; впечатление от них, хорошее или дурное, приятное или неприятное, и
служит причиной того, что люди располагают нас к себе или отталкивают.

Каждый человек, кем бы он ни был, старается напустить на себя такой вид
и надеть такую личину, чтобы его приняли за того, кем он хочет казаться;
поэтому можно сказать, что общество состоит из одних только личин.

Ни в одной страсти себялюбие не царит так безраздельно, как в любви;
люди всегда готовы принести в жертву покой любимого существа, лишь бы
сохранить свой собственный.

Чаще всего сострадание – это способность увидеть в чужих несчастья�
свои собственные, это – предчувствие бедствий, которые могут постигнуть и
нас. Мы помогаем людям, чтобы они в свою очередь помогли нам; таким образом,
наши услуги сводятся просто к благодеяниям, которые мы загодя оказываем
самим себе.

Ошибается тот, кто думает, будто лишь таким бурным страстям, как любовь
и честолюбие, удается подчинить себе другие страсти. Самой сильной нередко
оказывается бездеятельная леность: завладевая людскими помыслами и
поступками, она незаметно подтачивает все их стремления и добродетели.

Люди потому так охотно верят дурному, не стараясь вникнуть в суть дела,
что они тщеславны и ленивы. Им хочется найти виновных, но они не желают
утруждать себя разбором совершенного проступка.

Мы по самым ничтожным поводам обвиняем судей в незнании дела и тем не
менее охотно отдаем свою честь и доброе имя на их суд, хотя все они нам
враждебны – одни из зависти, другие по ограниченности, третьи просто по
занятости. Надеясь на то, что эти люди выскажутся в нашу пользу, мы рискуем
своим покоем и даже жизнью.

Наш разум, по своей лености и косности, занят обычно лишь тем, что
ему легко или приятно; эта привычка ограничивает наши познания, и
никто еще не дал себе труда обогатить и расширить свой разум до
пределов возможного.